Автор — я.
Пришлось поработать в одном селе, тьмутаракань ещё та. Одна тётенька как-то рассказала историю, которая произошла ещё с её прадедом и его сестрой, тоже прабабкой, пусть не по прямой линии. Получается, дело до революции было.В одном селе скот на лето перегоняли пастись куда-то подальше от жилья, был такой участок, где травы море, река рядом, а косить там неудобно — кочки, что ли. Да и вывезти потом оттуда сено проблематично было почему-то. Или смысла не было, возможно, покосы основные ближе были. Теперь уже не поясню.
И вот в «одном годе» после летних выпасов часть скота уже перегнали, а меньшую часть ещё оставили на этой, если можно так сказать, заимке. Сторожить животных и ухаживать за ними поручили брату и сестре. Пусть будут Иван и Марья. Ванька уже взрослый совсем, девки на него заглядываются, родители, правда, о женитьбе пока не помышляют. Маша моложе, но уже все умеет. Она готовила еду, доила корову. Вообще у ребят на попечении молодняк был, но для них одну дойную коровку оставили.
На ночь животных сгоняли в летние такие сарайчики, сами пастушки ночевали в маленьком домике с печью.
В один из вечеров резко испортилась погода — ливень, ветер. Хорошо, скот уже был под крышей. Брат с сестрой несмотря на усталость не смогли уснуть всю ночь — сидели обнявшись под какой-то рогожкою возле печки. Такие бури иногда бывали в тех краях, но одно дело, когда ты в деревне, а другое — в ночном шумящем лесу. Потом Иван часто вспоминал эту ночь, говорил, может именно тогда Машка из всех братьев и сестер стала ему самой близкой. Они, кстати, до конца жизни помогали друг другу, если ругались, то тут же мирились.
К утру буря стихла, Ваня не стал будить задремавшую сестренку и пошел, скажем, разведать обстановку. Скот можно было выгнать, растительность не дала почве размыться. Наверное, животных можно было даже и не поить с утра, трава была мокрая. Но что-то толкнуло Ваню пойти на берег, он сам объяснить не мог.
На берегу реки, вода которой была мутной, что, собственно, неудивительно после такого дождя, лежала девушка. Со страхом Иван подошел к ней. Дышит, но не в сознании. Странная какая-то. Одета в лисий мех. (Так и было сказано — в лисий мех.) Зеленое богатое платье. Длиннющие рыжие волосы. В мелкий завиток. В деревне таких ни у кого не было. Да и после за всю свою жизнь таких рыжих ни Иван, ни Мария больше не видели.
Короче, принес её Иван домой.
Маша сразу запротестовала, просила, давай, мол, отнесем на место, не человек она. Русалка. Или лешего дочь. Раз уж хвоста нет. Но точно не девка.
Ванька её не послушал, велел молока нагреть, находку переодеть в сухое. Ага, щас! Машка и близко к ней подойти боялась. Ревела и просила вернуть чудо на место.
Пришлось Ивану самому её переодеть. Чудо оказалось худой, длинной, но похожей на настоящую бабу. Горячая. То ли температура, то ли эти чуды все такие… Только даже «и там» волос был рыжий.
Иван растер русалку «лекарственным салом». (Надо думать, смесь сала с луком и какими-то ещё травами, нам этот рецепт от простуды записывали, топленое сало плюс репчатый лук.) К ногам теплые камни, завернутые в тряпку. Попросил Машу присмотреть за ней, а сам, мол, пойдет скот пасти. Ну уж нет, нашел дуру! Так и пошли вместе, но потом без конца вместе и приходили посмотреть за своей находкой. Машка не отпускала брата одного, боялась, что загрызет его чудище в обличье страшной девки, или кровь выпьет, или ещё что сделает.
К ночи незнакомка открыла глаза — они были зелёные, причем, опять же, больше таких глаз ни до, ни после они не видели! Залопотала на своем русалочьем языке. Правда, травяные отвары и молоко пила, есть вот отказывалась. И задыхалась, Машка говорила, конечно, воды ей не хватает, давай в речку отнесем, но разве брат послушает! Хоть и старше, а ясно же, мужик нечистью такой околдован, чего уж там.
И ведь оказалась Машка права! Эта кикимора, или кто она, потихоньку привставать пытается, а Ванька слег! Температура, горит весь, бредит! Сестра в ужасе, всякий поймет — сосет с него силы чудо лесное! Маша стала просить её, чтоб не трогала брата, забрала свои высохшие одежды, платье чудное такое, как из мха сшитое, лисьи шкуры и прочее, и ушла. Пытается перекрестить её дрожащей рукой, но русалка, видно, и сама не может уйти, слаба, бормочет что-то по русалочьи, закрывается рукой от Машки. У той в одной руке топор, другим пытается крестное знамение сотворить, но от страха и морока не может — трясутся руки.
А потом ещё чудь эта кое-как вышла из домика и поплелась к реке, платье свое тащит, сама в своей лисьей шкуре. Маня вроде и обрадовалась, думает, ну все, ушла, а с другой стороны, что с Ванькой-то делать? Отпустила одну из собак, которые по Ванькиному приказу или по чудиному мороку последнюю не трогали, рычали только негромко. Привязала на шею псу пояс и велела домой бежать. Надеялась, в селе поймут, что беда, придут на выручку.
Пока кое-как растолкала свое хозяйство, корову подоила, заходит — и ноги подкосились. Лежит это чудо лесное-речное на прежнем месте, еле дышит, платья нет. Ну точно, решила Ваньку до конца извести. Пристроилась Маша у печки, топор в руках, что ещё делать — хоть как-то, может, поможет брату, если эта захочет к нему подползти.
И что вы думаете?! Ночью сами лешие пожаловали! Зашли в избу, как только Машка от страха Богу душу не отдала — непонятно! Все в лисьих, волчьих шкурах, лопочут не пойми как на своем лешенском языке! Платье из мха принесли — дают Машке — та в ужасе, хоть и красиво, а разве можно надеть русалочью шкуру. Сама ещё в такую образину рыжую превратишься. (Да и влезла бы она в него? Худа больно нелюдь эта. А перешить — неизвестно как эта ткань себя поведет. Рассыплется на мох только.)
Решили лешие забрать свою соплеменницу. А та на Ваньшу показывает, лопочет, плачет, видно просит, чтоб до конца извести дали. Маша несмотря на страх кинулась, закрыла его собой — не дам! Главный леший крякнул, достал какой-то пузырек, насыпал порошок Ваньке в рот, несмотря на Машины протесты — куда ей! Подозвал другого лешего, тот на людском языке, хоть и чудно, сказал, мол, ты, девка, если хочешь, чтоб сей человек не умер, по нескольку раз в день давай ему этот порошок. И воды, воды побольше. (Конечно, русалочьи снадобья без воды как?)
Все же поцеловала русалка Ваньку, правда в щеку, в губы Маня точно бы не позволила. Вынула из ушей и протянула Маше серьги. Когда та не взяла, со вздохом положила Ване в руку. Унес леший свою чудь.
Хотела Маша сначала страшный порошок в огонь кинуть, но побоялась притронуться, а после вроде как у брата жар спал, уснул он. Так она с молитвой ему ещё порошка дала, через время ещё — он в себя и пришел. Помог порошочек-то. (Серьги потихоньку вынула из ладошки, и после они с мамкой их в реку кинули — сказали, не надо нам, девка, твоих даров, только больше нас не тронь. Даже никому из домашних их не показали.)
Тут и из деревни приехали.
Ванька выздоровел. Но про русалку всю жизнь помнил, так она все же его околдовала. Даже родителей не слушал, когда жениться заставляли. Много после уже нашел себе девушку, немного похожую на ту русалку. Рыжую. Но не в такой, конечно, огненный цвет.