Дело было этой ночью. Ночью все было, будто так и надо, а сейчас я в полной растерянности.
Автор я.Все действо сна происходило в моем родном городке, на знакомой мне улице. Оговорюсь сразу, что людей, проживающих в доме, месте, где все и случилось, я совершенно не знаю. Не знаю абсолютно никого из этой семьи даже в лицо. Итак.
Снится мне, будто иду я по улице солнечным летним днем, вдруг вижу, что впереди тротуар перегорожен… калиткой. Калитка пристроена к забору перпендикулярно, замотана цепью, да еще и увесистый замок висит. Перегораживает это непонятное сооружение мне дорогу только до края тротуара, но все равно не обойти потому, что сразу же находится огромная лужа и пересечь ее если только вплавь. Таким образом, я понимаю, что мне необходимо позвать хозяев двора и попросить разрешения пройти. Подхожу поближе… Дом как дом. Построен с левой стороны двора, с правой стороны летняя кухня. На свободном промежутке разобранный мотоцикл, и мужичок с ним возится. Глаза у мужичка потухшие, лицо испито-усталое, в сеточке характерных прожилок… Окликаю, спрашиваю, как пройти-то? На что он молча машет мне рукой в сторону дома: войди, мол… Вхожу. Первое, что замечаю сразу же — это холод. В доме очень холодно, будто зимой и не топлено. Посреди комнаты пожилая женщина с такими же потухшими глазами, как и у мужа, только разве следов алкоголя на лице не заметно. И тут я, неожиданно для себя, спрашиваю ее: «А где Ваша Наташа? Что с ней?» И далее диалог:
— А ты чья будешь-то?
— А я Валя. Мы еще дружили с Ленкой, подружкой Вашей дочери? Помните ее?
— Помню, да? — отвечает, а я дальше говорю:
— Я помню, что Наташа забеременела как раз перед тем, как мне уехать, а Ленка говорила, что она никому не говорит от кого, но рожать будет. Что, так и не сказала?
— Нет, — отвечает, — так и не сказала…
И дальше она внезапно поднимает на меня глаза и, глядя прямо мне в лицо, произносит:
— А младенца того удавила я той же ночью, как родился. Удавила, а теперь вот не знаю даже, где моя Наташка…
В ответ я наклоняюсь к женщине, ловлю ее взгляд, ловлю так, что ей не вырваться, и, «зафиксировав» ее накрепко, говорю, говорю, а сама при этом формирую ей через взгляд такой мощный посыл, на который только способна, весь свой неуемный ураган, всю себя вкладываю в эти слова: «Так ищи и отдавай, зажигай и неси, и латай… латай всею собой эту дыру, эту прореху, которую ты сотворила! Каешься, поняла — значит, работай!»
Далее я выхожу на улицу, она идет следом. Я подхожу к этой нелепой калитке-перегородке и говорю: «Зачем перегородила еще и путь? К чему? От кого?» Беру в руки эту цепь, замок раскрывается у меня в руках без всякого ключа, и я протягиваю ей этот металлолом через забор со словами: «Ты уж лучше по ночам перегораживай, если так невмоготу, а днем люди ведь… дела у них, рынок, что ж ты так-то»…
Вот и весь… сон?